Объявления, анонсы, ва...

Гомеопатия: лекарства

Аптеки

Для аптек, оптовиков

Прием врача-гомеопата

Статьи о гомеопатии

Книги on-line

Обучение гомеопатии

Контакты

Карта сайта

Поиск по сайту

C. Ганеман

Ж. Шаретт. Практическое гомео...

Э. Фаррингтон. Гомеопатическа...

Органон врачебного искусства (5-е изд.)

Введение

От переводчика

Христиан-Фридрих-Самуэль Ганеман (* На обложке фамилия автора написана с издания 1884 года) родился 10-го апреля 1755 г. в Саксонии, в городе Мейсен. Отец его был искусный живописец на местном фарфоровом заводе и отличался старанием в работе и бережливостью. Первоначальное воспитание любознательного ребенка было исполнено его родителями. Отец учил его наблюдательности посредством рисунков и с самых ранних лет приучал к практическому опыту, развивая пытливость и самостоятельность суждения. Мать приняла на себя первоначальное школьное обучение.

При этих благоприятных условиях в родительском доме, где преобладали честность, простота и практический талант, у ребенка развились быстрота соображения, прилежание и значительные способности уже в местном приходском училище, куда он поступил на двенадцатом году жизни. Спустя три года он поступил в городскую школу, основанную курфюрстом Морицем Саксонским, где вскоре приобрел любовь своих учителей прилежанием и замечательными способностями.

Несмотря на явную наклонность сына к образованию, отец Ганемана, ввиду собственной бедности и скромного положения в обществе, предназначал его для торгового звания и отослал было уже к одному торговцу кореньями в Лейпциге, так что только настоятельные просьбы директора школы заставили его отказаться от своего намерения. Директор принял мальчика в школу даром и даже поместил его у себя в доме. В этой, замечательной для своего времени школе, Ганеман приобрел классическое образование и основательное знание французского и английского языков; здесь установились основы его философского и реального образования; здесь же выяснилась его страсть к естествоведению. Результатом последней было недюжинное сочинение для выпускного экзамена « О дивном строении человеческой руки».

Двадцати лет, с двадцатью талерами в кармане, Ганеман отправился в Лейпцигский университет, где должен был жить уроками и переводами с иностранных языков, привыкая уже смолоду к борьбе с суровою нуждою и лишениями, не покидавшею его в течение почти всей остальной жизни.

Через два года (1777), Ганеман из Лейпцига, где условия медицинского образования в то время были неудовлетворительны, отправился в Вену. Нуждаясь в деньгах, он принял здесь предложенное ему место домашнего врача и библиотекаря у барона фон-Бруккенталь, в Германштадте. Приведя в порядок библиотеку и занимаясь в то же время городскою практикою, Ганеман получил, наконец, материальную возможность приступить к исполнению своего пламенного желания — отправиться в Эрланген, чтобы держать там экзамен на степень доктора медицины.

10-го августа 1779 г. он защитил свою диссертацию « О причинах и лечении судорожных болезней» (Conspectus adfectuum spasmodicorum aetiologieus et therapeuticus) и получил диплом доктора медицины с правом врачебной практики. В 1781 году, состоя уездным врачом в Гаммерне, близ Магдебурга, он женился на дочери аптекаря в Дессау, Иоганне Кюхлер и имел от этого брака четырех дочерей и одного сына. Через три года он отправился в Дрезден, где настолько сошелся с местным медицинским инспектором, д-ром Вагнером, что во время продолжительной болезни последнего исполнял его обязанности по медицинскому району и госпиталю, не покидая в то же время литературы (здесь, кроме мелких статей, он написал (1796) свой трактат об отравлении мышьяком) и занимаясь химией; к числу последних работ относится открытый им препарат, известный Mercurius solubilis Hahnemanni. Спустя четыре года Ганеман отправился в Лейпциг.

Замечательная неутомимость 33-летнего доктора объясняется только выдающеюся силою души и ненасытимою жаждою знаний, которой не могло удовлетворить занятие врачебною практикою.

Недовольство практическою медициною того времени и научная добросовестность послужили главными причинами его переселения в Лейпциг; Ганеман решился отказаться от практики, предпочитая содержать семейство трудными работами по химии, фармации и переводами французских, английских и итальянских медицинских сочинений. Но здесь совершился решительный поворот в его жизни; отречение от медицины сменилось новым направлением, давшим реформу всей терапии.

Переводя статью о хинной коре с английского руководства Куплена, Ганеман был поражен резкими противоречиями касательно се врачебных действий и решился испытать действие средства на собственном здоровом теле. « С этим первым опытом, — говорит он, — впервые блеснула мне заря новых, ясных дней во врачебной науке; он указал мне, что лекарства могут излечивать болезни только посредством своих болезнетворных сил на здоровый организм и что симптомы тех и других явлений должны быть сходны между собою».

Затем Ганеман предался снова медицине. Шесть лет хранил он свою идею, которой нужно было созреть и укрепиться для доказательной силы. Впервые он обнародовал свое учение в журнале Гуфеланда, отдавая ее на беспристрастный суд своих собратов по науке.

В 1805 г. напечатаны первые опыты над действием лекарств на латинском языке, следовательно, по адресу ученых врачей; вскоре затем появилась статья и на немецком языке под названием « Heilkunde der Erfahrung», где в первый раз упомянуто слово гомеопатия.

Уже в первые девять лет с обнародования новой идеи лечения на долю смелого реформатора выпал целый ряд нападок и оскорблений. Врачи и аптекари, последние вследствие прямого подрыва их торговли, объявили беспощадную войну новатору.

Отвергнутый представителями медицины, Ганеман в 1806 г. обратился к не врачам с мастерски написанною популярною статьею; в доказательствах не было недостатка, — и энтузиазм народа спас новое учение, а в то же время заставил обратить на него внимание и некоторых специалистов.

Мы опускаем причины и подробности беспокойных скитаний, каким подвергался Ганеман со своим учением, гонимый из Лейпцига в Альтону, Эйленбург, Махерн, Виттенберг, Дессау, Торгау, Брауншвейг и, наконец, в 1811 г. снова в Лейпциг.

В 1810 году появился в печати первым изданием Органон врачебного искусства, — систематическое изложение нового учения. Здесь реформатор уже ломает мост за собою и увлекается своею идеею до эксцентричности. Мы должны извинить последнюю, потому что она понятна, потому что она естественное и необходимое следствие самой природы вещей.

В физической и духовной жизни целых народов и отдельных лиц происходит по временам сильное движение, энергический толчок старому порядку, и в этих случаях пролом всегда бывает чрезмерен; по крайней мере, на известное время он много превышает нужные размеры, чтобы затем, малыми колебаниями, постепенно приблизиться к норме, при равновесии действующих и противодействующих сил. Как при физической борьбе напряжением мышц, борьба идей за правоту и признание должна также, на первых порах, превосходить меру необходимого. Что идея Ганемана только взрывами могла пробивать себе дорогу, объясняется не столько своеобразностью самого учения, сколько противодействием затронутых интересов, которое должно было придать борьбе крайне ожесточенный характер, обрушиваясь всею силою на слабые стороны нового учения и на современные реформатору научные взгляды.

Хотя уже во времена Ганемана были известные врачи, требовавшие перестройки фармакологии на новых началах и осуждавшие употребление лекарств на основании стародавних преданий и фантастических выводов, но никто не высказал этого так безусловно, никто не взялся сам за это дело. « Необходимо наконец, — писал он в 1808 г., — высказать громко и всенародно, что наше лекарствоведение требует полной перемены с головы до ног. Существует то, чего не должно быть, а необходимейшее совершенно упускается из вида. Зло до того укоренилось и назрело, что против него не поможет робкая уступчивость Иоганна Гусса; здесь нужны весь огонь и настойчивость непоколебимого Мартина Лютера». Воззвание не осталось без ответа.

В 1811 г. Ганеман вторично прибыл в Лейпциг, страстно желая приобрести здесь независимую кафедру и клинику для практического оправдания своей теории. Это ему не удалось. Декан факультета даже запретил ему врачебную практику, требуя взноса 50 талеров для нового экзамена на том основании, что существующий диплом получен из другого университета. Ганеман ответил на это предложение исторически-медицинскою статьею под названием Геллеборизм стариков (HelLeborismus veterum), которая, благодаря классической учености, была благосклонно принята в образованном обществе.

Таким образом, снова сбитый со свободного пути, Ганеман разослал воззвание к врачам, приглашая их к себе для слушания чтений, и постепенно собрал около себя кружок приверженцев, которые вскоре сделались его сотрудниками.

С их помощью вышел в 1811—1819 гг. фундамент гомеопатии, — Чистое лекарствоведение (Reine Arzneimittellehre), — в шести больших томах, заключающих в себе результаты исследования шестидесяти двух лекарств.

В течение этого времени слава Ганемана и гомеопатии росла все более и бoлee чему немало способствовали блестящие результаты лечения тифозной горячки и холеры, впервые посетившей Европу из Азии и настолько распознанной Ганеманом по ее симптомам, что он заглазно назначил против нее лекарства, из числа им исследованных которые пригодны от этой болезни и поныне.

В 1820 году Ганемана пригласили к фельдмаршалу князю Шварценбергу пораженному апоплексическим ударом. Хотя основатель гомеопатии признал болезненное состояние неизлечимым, тем не менее смерть князя, наступившая вскоре после кровопускания, сделанного без ведома и вопреки совету Ганемана, отозвалась существенным вредом для последнего; по решению Лейпцигского медицинского факультета Ганеман, по распоряжению правительства, был лишен права приготовлять самому и раздавать свои лекарства.

Намерения врагов осуществились и деятельность Ганемана была парализована; обладатель целой новой фармакопеи должен был жить пособиями от аптекарей, ненавидевших его учение, в котором они видели собственную погибель.

Из этого бедственного положения наш автор был выручен герцогом Фердинандом, который в 1821 г. призвал знаменитого врача в качестве лейб-медика к своему двору в Ангальт-Кётен и предоставил ему полную свободу врачебной деятельности во всей стране. Здесь Ганеман был уже не один; значительный круг его приверженцев образовался даже из врачей, имена которых украшают литературу гомеопатии. Таким образом, ближайшая будущность нового учения была обеспечена.

В Кётене Ганеман имел большую практику; больные из других стран стекались сюда за советом. Здесь же, на склоне жизни, началась для него пора, когда старость осуждает человека на одиночество. Его единственный сын выселился из Германии и пропал без вести. Супруга его, делившая с ним дни бедствия и славы, скончалась на 43 году брачной жизни; дочери выданы замуж- и Ганеман остался один в своем доме.

Однако ж он вторично женился на француженке Мелании д' Ервилли Гойе и отправился с нею в Париж, бывший в то время средоточием всего света. Париж и Франция могли лучше Германии оценить заслуги Ганемана. Действительно, по прибытии в Париж Ганеман получил, при посредстве Гизо, высочайшее разрешение свободно распространять и практиковать свой метод лечения.

Восемь лет Ганеман практиковал в Париже, посещаемый отовсюду приезжавшими врачами и больными; отсюда гомеопатия распространилась по всему свету.

Он умер 2-го июля 1843 года, на 89 году жизни, пользуясь общим уважением и любовью окружающего его общества.

Ганеман, гомеопатия и крупинки образуют почти неразрывную триаду, на основании которой необходимо обсуждать существование гомеопатии и давнишние нападки на нее. Эти малые гомеопатические дозы, в особенности гомеопатические потенции, давно служат яблоком раздора между приверженцами ганемановой школы, большинство которых видит в них главнейшее препятствие к сближению с господствующей школой, не принимая в расчет того, что, отвергая их, необходимо отступиться от всего учения; меньшинство же не менее добросовестных врачей, напротив того, благословляет эти дозы, признавая их высшим завершением гомеопатии.

Этот спор, где обе партии меряют свои силы, хотя предосудителен, однако ж, оправдывается беспристрастным обсуждением учения на основании добытых данных и предоставляет каждому врачу-гомеопату в распоряжение всю шкалу лекарственных приготовлений, начиная с первоначального вещества до высших делений. Сам Ганеман высказал эту мысль еще в 1813 г., на 58 году жизни, в предисловии к своему трактату о « Мышьяке». Вот его слова:

« Умный врач отнюдь не должен ограничивать собственную пытливость и наблюдательность каким бы то ни было школьным воззрением.

Круг его деятельности обнимает собою исцеление человека, почему все бесчисленные лекарственные деятели на земле, без всякого исключения, неограниченно предоставлены в его распоряжение Жизнедателем. Врачу, устранителю болезни, стремящейся к уничтожению человека, предоставлена вся природа, со всеми ее веществами и деятелями, для осуществления этой цели; но он также должен действовать совершенно свободно и употреблять все эти лекарства в количестве на столько малом или на столько большом, на сколько нужно для выполнения задачи, руководствуясь указаниями наблюдения и опыта, притом именно в той форме, какую укажут ему личные соображения и опыт. Во всех этих случаях, владея всеми нужными знаниями, он не подчиняется ни малейшему ограничению и действует как свободный человек и сознательный врач».

Если Ганеман в последние годы жизни придерживался постоянно и даже почти исключительно бесконечно малых приемов и даже 30 деление принял за нормальный прием, то мы отнюдь не обязаны слепо придерживаться его взгляда в этом отношении, хотя должны относиться к нему не иначе, как с благодарностью, так как этим путем исследователь достиг чудного открытия, выяснил неизвестную до него и невероятную силу лекарства и достойно увенчал свое учение, чего не отвергают гомеопаты даже крайней левой стороны.

« Не предвзятое мнение, не фантазия или причуда, говорит он в своем предисловии к Хине, привели меня к этому уменьшению дозы, но многосторонние опыты и наблюдения, которые ясно указали мне, что усиленные приемы, даже в случае приносимой ими пользы, действуют все-таки сильнее, чем нужно для излечения. Поэтому малые, даже малейшие дозы оказываются наиболее соразмерными для цели исцеления». Усиленными растираниями и взбалтываниями с нелекарственными веществами (молочным сахаром и алкоголем) он учил нас развивать лекарственную силу в совершенно нелекарственных веществах, каковы: мел, кремнезем, поваренная соль, — силу, которую до него никто даже не подозревал в них. Подобно ему, мы также, посредством этих бесконечно малых делений, ежедневно наблюдаем исцеления, которые невольно изумляют нас и открывают как бы новый свет.

Что касается неверующих, утверждающих, что это ничто, как им угодно называть наши высокие деления, не может вылечить больного человека, то мы укажем им только на более старый вопрос о происхождении и естественных свойствах естественных деятелей, вызывающих болезни человека. Если в сфере « невесомых», которые бесконечно меньше и тоньше наших высоких делений, мы не затрудняемся признавать агентов, которые служат причиною столь грубых материальных заболеваний, то почему же отказывать нашим лекарственным деятелям в способности действовать специфически на эти естественные болезненные агенты, нейтрализировать, устранять и пресекать дальнейший ход заболевания? В организме причина и действие не подлежат количественному сравнению и отнюдь не представляют собою эквивалентов; дело гораздо более зависит от пункта, на который подействует болезненный или лекарственный деятель.

Взглянем на заслуги нашего автора для медицины вообще.

На одном из лучших мест Лейпцига возвышается памятник Ганеману по память о нем на земле, конечно, будет долговечнее всякого вещественного монумента. Действительно, он создал новую эру медицине. Он пошатнул в самом основании положения современной ему медицинской иерархии и, заручившись наблюдением и опытом дал медицине новую, общую основу лечения.

Он вспахал заново каменистую почву лекарствоведения и собрал с него богатую жатву драгоценных лекарственных деятелей.

Он вырвал с корнем старые лекарственные смеси и на место фантастических составов дал простое лекарственное вещество.

Принцип его лечения допустил и принудил его довести уменьшение лекарственной дозы, без утраты лечебной способности, до таких пределов, что о неумышленных отравлениях не может быть и речи. Таким образом, в руках этого врача лекарства перестали быть обоюдоострым мечом, способным поражать не только болезнь, но и больного.

Отвергая лекарственные примеси в пище, он упростил диету и сделал ее более сообразною с условиями гигиены.

Он отверг лечение форм болезней и установил правило, что врач должен лечить не названия недугов, но больных людей, состояние которых фотографически выражается совокупностью крупных и тонких симптомов, составляющих нераздельное целое.

Позднейшие открытия медицины, которых она достигла косвенными путями, были по большей части высказаны или намечены уже Ганеманом.

Медицинский нигилизм, прикрывающий наготу свою флагом выжидательного метода, победил господствующую школу современников Ганемана; что касается нашего времени, то больничные отчеты должны доказать, кто более счастливый конкурент с этим пассивным методом, гомеопатия или господствующая школа.

Указав значение нашего автора для медицины вообще, скажем несколько слов о предлагаемой книге, — одном из капитальных его произведений.

Органон Ганемана представляет систематическое изложение и оправдание его терапевтического метода. Этому сочинению предшествовали многие статьи в Журнале Гуфеланда, главном медицинском органе того времени в Германии. Он был впервые издан в 1810 г. Второе издание появилось в 1819; третье в 1824; четвертое в 1829; пятое и последнее в 1833 г.* (Русский перевод четвертого издания « Органона» относится к 1835 г.; он устарел и, кроме того, составляет уже библиографическую редкость.). Все издания, кроме третьего, представляют значительные изменения, без знакомства с которыми невозможно сделать верную оценку самого произведения.

Так, например, гипотеза о происхождении многих хронических болезней от псоры, еще недавно авторитетно выставленная, как одна из существенных основ гомеопатии, впервые является только в четвертом издании. Теория динамизации лекарств, т. е. возрастания их силы вследствие, измельчения путем растирания и взбалтывания собственно приведена только в последнем, пятом издании. Учение о жизненной силе, как источнике всех явлений жизни и сфере, в которой начинается болезнь и действует лекарство, считается многими последователями Ганемана существенной частью его философии. Между тем эта мысль впервые упоминается лишь в четвертом издании и развивается в пятом (§§ 9—16).

Несколько странное название книги объясняется, по всей вероятности, примером Аристотеля, различные сочинения которого о логике были собраны в одно под названием Органон. Логика, — искусство мышления, — есть орудие исследований и открытий. Ганеман обозначил свой метод медицинской логикою, — орудием, посредством которого врач имел бы возможность открывать наилучшие средства против болезней. Впрочем, непосредственным примером ему служил, без сомнения, Бэкон. Вторая книга сочинения последнего Jnstauratio magna носит название Novum Organum и излагает новый способ мышления, который при научных исследованиях должен был повести к небывалому развитию познаний. Претензия Ганемана сделать для медицины то, что Бэкон сделал для науки вообще, считается некоторыми дерзостью. Между тем никаким другим сравнением нельзя было бы яснее выставить Ганемана истинное положение, как относительно его заслуг, так и недостатков. Если он заблуждался по некоторым отдельным вопросам патологии и даже практики, то вспомним, что и Бэкон скептически относился к астрономии Коперника и осмеивал учение Гарвея о кровообращении, а в то же время допускал возможность превращения простых металлов в золото. С другой стороны, цель Органона проникнута истинным духом Бэкона. Подобно своему великому прототипу, Ганеман приглашает отбросить в сторону паутинные умозрения и заняться терпеливым исследованием фактов. Подобно ему, он выставляет все значение практического в медицинской философии и посвятил свои главные усилия выяснению и совершенствованию метода, предлагаемого им для благоденствия человека, предоставляя грядущим поколениям привести его в исполнение. В медицине может появиться второй Декарт, одаренный более проницательным взглядом на отдельные отрасли нашего искусства, но Ганемана всегда будут признавать Бэконом терапии, — плодотворным мыслителем, показавшим, в чем должна состоять наша цель, как врачей, и каким образом она может быть всего легче достигнута.

В пятом издании были выпущены случаи неумышленных гомеопатических излечении и приводится только ссылка на них. Мы позволили себе, для полноты книги, привести эти наблюдения из четвертого издания в переводе, хотя достоинство их, конечно, не одинаково* (В связи с тем, что книги XVII-XVIII вв., упоминаемые автором, являются библиографическими раритетами и малодоступны читателю, ссылки на них в разделе « Примеры гомеопатических излечении» опущены). Некоторые из этих наблюдений вовсе не имеют значения, другие являются сомнительными, остальные же (больше половины) могут выдержать критику. Исцеления эти описаны лучшими наблюдателями того времени, употребленные средства были несомненно гомеопатичны болезням и благотворное действие их невозможно приписать никакому иному способу лечения.

Наиболее уязвимая сторона положения Ганемана состоит в его исключительности, в утверждении, что его метод применим ко всем нехирургическим болезням и что всякие другие способы употребления лекарств излишни и вредны. Эта исключительность, между прочим, побудила его рассматривать глисты как продукты организма и не признавать чесоточного клеща возбуждающею причиною чесотки, а также повела к отрицанию паллиативных средств. Мы должны извинить ее, как энтузиазм человека, сознававшего все громадное значение основанного им метода и естественно побуждаемого применять его везде и, безусловно.

Взгляды Ганемана на дозу оцениваются неверно, потому что мы знакомы только с пятым изданием Органона. В 1829 г., по выходе уже четвертого издания, у него возникла злополучная мысль обеспечить однообразие в практике употреблением одного деления для всех лекарств, а именно децилионного, т. е. 30-го сотенного. В первых же четырех изданиях нет такого ограничения и вообще излагаемые в них правила дозологии вполне умеренны и рациональны. Доза гомеопатически выбранного средства, говорится в них, очевидно, должна быть менее той, какая нужна для получения антипатического или аллопатического действия. Излишек приема возбудит ухудшение и побочные страдания. Прием должен быть настолько уменьшен, чтобы первичное ожесточение (которое Ганеман считал неизбежным результатом) было едва заметно и, по возможности, кратковременно. Это должно зависеть от свойства назначаемого лекарства, и на этот счет автор отсылает к своему Reine Arzneimitte-llehre, где рекомендуются дозы начиная от цельной тинктуры и, доходя до 30 деления, причем, однако ж последнее считается исключительно высоким. Он объясняет (как мы указали выше), что только опыт довел его до таких разжижении и вместе с тем указывает на их рациональность ввиду возвышенной чувствительности больного организма и на то обстоятельство, что от разведения сила лекарственного вещества не ослабляется соразмерно уменьшению его объема. Таким образом эти дозы являются простыми вопросами фактов и опыта.

Что касается до гипотез книги, то от них она, конечно, ничего не выиграла. Переселившись в 1821 г. из Лейпцига в Кётен, Ганеман променял деятельную общественную жизнь на уединение и узкость. В уме его возникло царство гипотез физиологических, патологических, фармакологических. Созданные по этим трем отраслям мышления теории проникли в позднейшие издания Органона, но отнюдь не составляют сущности сочинения, являющегося вполне законченным целым без этих вставок. К последним относится теория жизненной силы, теория псоры и теория динамизации (представляющей вопрос совершенно отдельный от бесконечно малых доз). Все это догматически выраженные, но не доказанные положения, которые вносят в книгу новый, сомнительный элемент и не могут выдержать строгой критики.

Впрочем, помимо всех этих недостатков. Органон Ганемана, по нашему мнению, должен служить главным и первым учебником всякому начинающему гомеопату, как произведение, замечательное по логичности и ясности изложения, по простоте и полноте концепции. Мы можем отказаться от всех его теорий, хотя бы и остроумных, утилизируя только массу наблюдений, на которых они построены, ибо практика гомеопатии не подчинена тесному кругу априористических выводов, причем даже незначительный уклон может иметь роковое значение, но укреплена на своей почве тысячью фактов, подобно могучему дубу, с которого порыв бури может срывать только листву и засохшие побеги, без вреда для целости и красоты гиганта. В наше время необходимо смотреть на Органон именно с этой точки зрения, « Мы должны читать его, — говорит один из наилучших деятелей гомеопатии, собственными глазами, отделяя факт от гипотезы, и тогда найдем в этом произведении неисчерпаемую массу остроумнейших наблюдений, тонких соображений и обильный источник вопросов, обличающих глубокого мыслителя, какие являются только веками».

В. Сорокин

Органон врачебного искусства (5-е изд.)

Введение

Последнее изменение: 25.09.2022